Томас подавил вздох сожаления.

– Я все-таки до сих пор не пойму, почему ты настаиваешь на сохранении инкогнито. Ты мог бы войти в моду.

– Весьма тебе признателен, но я предпочитаю, чтобы граф Шелбрук не стал pet du jour[2]. – Ричард взял намоченную в скипидаре тряпку и вытер ею кисть. – К тому же, судя по твоим словам и по тому, что я слышал от других, а также по высоким ценам, которые начинают давать за мои картины, успех уже достигнут.

– Вероятно, однако это не твой успех, – назидательно проговорил Томас. – Художника, обретающего растущую славу, зовут Этьен Луи Туссен.

– К вашим услугам, милорд.

Ричард сделал театральный поклон.

– Если бы публика узнала, что Туссен на самом деле граф…

– Тогда бы все пропало, – перебил Томаса Ричард и бросил кисть и тряпку на исцарапанный, покрытый пятнами разноцветных красок стол. – Мы с тобой уже спорили на эту тему ранее, и мои взгляды не изменились. Более того, мое желание сохранить свое подлинное имя в тайне только укрепилось.

На лице Томаса появилось хорошо знакомое Ричарду упрямое выражение – он явно намеревался продолжить спор.

– Но послушай, теперь, когда произведения Туссена так хорошо продаются…

– …тем больше причин хранить секрет, – спокойно завершил фразу приятеля Ричард. – Ну посуди сам, Томас. Задумайся хоть на минуту. Графы играют в карты. Графы охотятся. Графы скачут верхом. Графы пускают на ветер семейные состояния и теряют доброе имя, и в свете никто не придает этому ни малейшего значения. Однако графам не положено заниматься каким-либо делом с целью честно зарабатывать на жизнь, не положено эмигрировать в нецивилизованные страны в погоне за удачей. И ни при каких обстоятельствах им нельзя становиться у мольберта. Это занятие для девочек, пока они учатся в школе, или для пожилых особ женского пола, если им надо убить свободное время. – Ричард поднял брови. – Общество относится к подобной деятельности графов точно так же, как к сочинению стихов маркизами.

– Я ничего не публиковал, – пробормотал Томас и неловко поерзал в кресле.

– И ты никому не рассказывал о своих попытках, не так ли? – рассмеялся Ричард.

– Да, но мои творения не идут ни в какое сравнение с твоими картинами.

– Да ну? Что ты имеешь в виду?

Томас приподнял стакан в шутливом приветствии.

– Твои произведения совершенны. А мои стихи – сплошная чепуха.

Ричард снова рассмеялся, но не стал возражать. Томас пописывал стишки со школьной скамьи, но, несмотря на все усилия, так и не создал за эти годы ничего значительного.

– Если бы мои стихи чего-то стоили, я не замедлил бы выкрикивать их, стоя на крыше.

– Да, но ты маркиз и наследник титула герцогов Роксборо, все деньги и влияние семьи Эффингтон в твоем распоряжении. Ты можешь заниматься чем хочешь. А мне надо восстанавливать имя и репутацию. Я зависим от капризов моды и от своих заработков. Неужели ты всерьез полагаешь, что произведения графа можно продать за ту же цену, что и творения загадочного француза?

– Наверное, нет.

– Здесь не может быть никаких «наверное». Мои работы никем не будут приняты всерьез, если я поставлю под ними собственное имя.

– Твоя гордость вынуждает тебя к молчанию не меньше, чем все остальное.

– Проклятая гордость, – произнес Ричард с горьким смехом. Он мог подшучивать над всем этим наедине с Томасом, но его задевало, что способности, высоко ценимые в неизвестном художнике, в человеке из высшего сословия в лучшем случае будут снисходительно приняты за дилетантство. – Но, знаешь, история, которую мы, а вернее, ты сочинил насчет Этьена Луи, мне очень нравится.

– Признай, что я проделал замечательно тонкую работу. – Томас улыбнулся и сделал глоток бренди. – Не то чтобы это было так уж трудно. Вовремя ввернутое пояснение, уместное замечание, и…

– Voila![3] – Ричард произнес это слово с подчеркнутым французским акцентом. – Перед нами Этьен Луи Туссен, единственный уцелевший отпрыск знатной французской семьи, казненной во время революции. Он был вывезен из страны преданными слугами и теперь проводит дни, занимаясь живописью со страстью, свойственной его предкам, а ночи, ах, mon ami[4], его ночи…

– Это был блестящий штрих, – сказал Томас, улыбаясь еще шире.

– В самом деле блестящий! Для человека, которого никто в глаза не видел, репутация прекрасного любовника – истинная удача.

– Благодарю тебя. – Томас пожал плечами с преувеличенной скромностью. – Каждый делает что может. Должен заметить, что все вышло очень забавно. Я смог оценить это, когда подслушал разговор женщин, обсуждающих чары неотразимого Этьена Луи. Жаль, что я не слышу подобных разговоров о графе Шелбруке. Не настало ли время подыскать для тебя подходящую пару?

Знает ли Томас о наследстве Джиллиан и условии его получения?

– Последнее, в чем я нуждаюсь именно теперь, – это еще одна женщина. Сестры, да еще тетушка… право, вокруг меня более чем достаточно женщин. К тому же подходящую невесту, которая пренебрегла бы моими финансовыми затруднениями, найти нелегко. – Ричард умолк. Если Томас в курсе дела о наследстве, то сейчас самый подходящий случай упомянуть об этом. Но друг молчал, и Ричард заподозрил, что тот ничего не знает о предложении сестры. – Довольно о женщинах, Томас, иди сюда и посмотри.

– У тебя огромный талант, мой друг, – негромко произнес Томас. – Твое мастерство совершенствуется с каждой картиной. Эта вещь чудо как хороша.

– Не просто хороша, а великолепна!

– Твоя скромность так же велика, как и талант.

– Скромность бесполезна, когда живешь, укрывшись в тени другого имени.

– Я хотел бы, чтобы ты позволил мне поговорить с Джиллиан. Она обладает большим влиянием в обществе и никогда не выдаст твою тайну.

Голос Томаса звучал чуточку слишком безразлично. В свете происшедшего накануне вечером Ричард почти забыл о том, что одна из его картин принадлежит теперь Джиллиан, и поддержал разговор с той же деланно безразличной интонацией, как и Томас.

– Ах да, овдовевшая красавица леди Джиллиан. Однако, как я уже говорил, мне нет необходимости осложнять жизнь отношениями с еще одной женщиной, даже если она может быть весьма полезной. Повторяю, я не хочу, чтобы ты посвящал свою сестру в мои дела. Ведь ты уважаешь мои желания, не так ли?

Помолчав, Томас ответил:

– Да… Разумеется.

– Ты не рассказывал сестре о моем творчестве?

– Нет… Никогда.

– И не просил пригласить меня на один из ее вечеров?

– Конечно, нет!

– Значит, не ты посоветовал ей пригласить меня на вчерашний прием.

– Вчерашний? Конечно, нет. – Томас нахмурился. – А ты там был?

– Да, был, но…

– Она пригласила тебя? И ты пришел. – Лицо у Томаса просияло. – Я считаю, что это большая удача.

– Почему?

– Ну, это очевидно… – Томас помолчал. – А чье имя стояло в билете?

– Графа Шелбрука. Приглашение пришло через моего поверенного.

– Клянусь, что не имел к этому никакого отношения!

– Верю. – Ричард занялся последней кистью, которую следовало очистить, но краем глаза наблюдал за Томасом. – Это был интересный вечер.

– Вот как?

– Обилие увлекательных дискуссий, необычные гости и к тому же одно странное совпадение.

– Да? – с явным смущением произнес Томас.

– Только ты один можешь себе представить мое удивление, когда я обнаружил в гостиной один из своих пейзажей.

– Одну из твоих картин?

– Это, да в придачу неожиданное приглашение на вечер, – ну, тебе, конечно, понятно, что я начал гадать, не раскрыт ли мой секрет.

– Конечно. – На лице у Томаса было написано мрачное предчувствие. – Так и оказалось?

– Вовсе нет. Но я был поражен, услышав сведения, совершенно для меня неожиданные. – Ричард доверительно приблизился к Томасу, словно собирался сообщить ему нечто особо секретное. – Тебе известно, что у леди Джиллиан есть еще брат, помимо тебя?