Потерял боец кисет,

Заискался, – нет и нет.

Говорит боец:

– Досадно.

Столько вдруг свалилось бед:

Потерял семью. Ну, ладно.

Нет, так на? тебе – кисет!

Запропастился куда-то,

Хвать-похвать, пропал и след.

Потерял и двор и хату.

Хорошо. И вот – кисет.

Кабы годы молодые,

А не целых сорок лет…

Потерял края родные,

Всё на свете и кисет.

Посмотрел с тоской вокруг:

– Без кисета, как без рук.

В неприютном школьном доме

Мужики, не детвора.

Не за партой – на соломе,

Перетёртой, как костра?.

Спят бойцы, кому досуг.

Бородач горюет вслух:

– Без кисета у махорки

Вкус не тот уже. Слаба!

Вот судьба, товарищ Тёркин. —

Тёркин:

– Что там за судьба!

Так случиться может с каждым, —

Возразил бородачу, —

Не такой со мной однажды

Случай был. И то молчу.

И молчит, сопит сурово.

Кое-где привстал народ.

Из мешка из вещевого

Тёркин шапку достаёт.

Просто шапку меховую,

Той подругу боевую,

Что сидит на голове.

Есть одна. Откуда две?

– Привезли меня на танке, —

Начал Тёркин, – сдали с рук.

Только нет моей ушанки,

Непорядок чую вдруг.

И не то чтоб очень зябкий, —

Просто гордость у меня.

Потому, боец без шапки —

Не боец. Как без ремня.

А девчонка перевязку

Нежно делает, с опаской,

И, видать, сама она

В этом деле зелена.

– Шапку, шапку мне, иначе

Не поеду! – Вот дела.

Так кричу, почти что плачу,

Рана трудная была.

А она, девчонка эта,

Словно «баюшки-баю»:

– Шапки вашей, – молвит, – нету,

Я вам шапку дам свою.

Наклонилась и надела.

– Не волнуйтесь, – говорит

И своей ручонкой белой

Обкололась: был небрит.

Сколько в жизни всяких шапок

Я носил уже – не счесть,

Но у этой даже запах

Не такой какой-то есть…

– Ишь ты, выдумал примету.

– Слышал звон издалека.

– А зачем ты шапку эту

Сохраняешь?

– Дорога?.

Дорога бойцу, как память.

А ещё сказать могу

По секрету, между нами, —

Шапку с целью берегу.

И в один прекрасный вечер

Вдруг случится разговор:

«Разрешите вам при встрече

Головной вручить убор…»

Сам привстал Василий с места

И под смех бойцов густой,

Как на сцене, с важным жестом

Обратился будто к той,

Что пять слов ему сказала,

Что таких ребят, как он,

За войну перевязала,

Может, целый батальон.

– Ишь, какие знает речи,

Из каких политбесед:

«Разрешите вам при встрече…»

Вон тут что. А ты – кисет.

– Что ж, понятно, холостому

Много лучше на войне:

Нет тоски такой по дому,

По детишкам, по жене.

– Холостому? Это точно.

Это ты как угадал.

Но поверь, что я нарочно

Не женился. Я, брат, знал!

– Что ты знал! Кому другому

Знать бы лучше наперёд,

Что уйдёт солдат из дому,

А война домой придёт.

Что пройдёт она потопом

По лицу земли живой

И заставит рыть окопы

Перед самою Москвой.

Что ты знал!..

– А ты постой-ка,

Не гляди, что с виду мал,

Я не столько,

Не полстолько, —

Четверть столько! —

Только знал.

– Ничего, что я в колхозе,

Не в столице курс прошёл.

Жаль, гармонь моя в обозе,

Я бы лекцию прочёл.

Разреши одно отметить,

Мой товарищ и сосед:

Сколько лет живём на свете?

Двадцать пять! А ты – кисет.

Бородач под смех и гомон

Роет вновь труху-солому,

Перещупал всё вокруг:

– Без кисета, как без рук…

– Без кисета, несомненно,

Ты боец уже не тот.

Раз кисет – предмет военный,

На-ко мой, не подойдёт?

Принимай, я – добрый парень.

Мне не жаль. Не пропаду.

Мне ещё пять штук подарят

В наступающем году.

Тот берёт кисет потёртый,

Как дитя, обновке рад…

И тогда Василий Тёркин

Словно вспомнил:

– Слушай, брат,

Потерять семью не стыдно —

Не твоя была вина.

Потерять башку – обидно,

Только что ж, на то война.

Потерять кисет с махоркой,

Если некому пошить, —

Я не спорю, – тоже горько,

Тяжело, но можно жить,

Пережить беду-проруху,

В кулаке держать табак,

Но Россию, мать-старуху,

Нам терять нельзя никак.

Наши деды, наши дети,

Наши внуки не велят.

Сколько лет живём на свете?

Тыщу?.. Больше! То-то, брат!

Сколько жить ещё на свете, —

Год, иль два, иль тащи лет, —

Мы с тобой за всё в ответе.

То-то, врат! А ты – кисет…